Любимый кофе героя: Олег — всеядный любитель.
Сегодня мне даёт интервью человек, который обычно их берет. Знакомьтесь, редактор отдела технологий и телекоммуникаций газеты «Ведомости» Олег Сальманов.
Правила светской беседы запрещают обсуждать секс, политику и религию. Как думаете, удалось ли мне избежать этих тем в разговоре с отцом двух мальчиков, сторонником Алексея Навального и бывшим протестантским служителем?
— У тебя масса идей развития собственного бизнеса, в том числе в Италии, в Венеции. Не планируешь ли ты уехать туда на ПМЖ, если дело выгорит?
— Планов таких нет, если только тут не начнется ужас, например репрессии. Если мне придется выбирать между эмиграцией и тюрьмой, конечно, я буду вынужден уехать.
— Зачастую такого выбора нет: сажают обычно неожиданно и ты не успеваешь уехать.
— Нет, не всегда. Бывает, конечно, что границы закрываются раньше, чем успеваешь уехать. Но, скажем так, гипотетически “им” не нужно кого-то сажать — с точки зрения рацио, проще выдавить человека из страны. Но, к сожалению, здесь рацио не всегда работает.
Если мне придется выбирать между эмиграцией и тюрьмой, конечно, я буду вынужден уехать.
— А есть ощущение того, что закроют границы, чувство, что это близко, реально?
— Нет, такого ощущения нет. Здесь редко что-то происходит потому, что готовили заранее. Власть не сказать, что умная, но в верхах достаточно прошаренные ребята. Очевидно, что у них в голове, как и у всех нас, есть масса вариантов развития разных ситуаций: “Если будет так, то мы сделаем вот так”. Чтобы в случае чего можно было легко, щелк, и переключить. Вот только этот “щелк” может произойти в любой момент, как нервная реакция на какое-то событие, а вот вернуть назад все будет уже сложно. Это как с Думой. Депутаты же принимают такие законы не потому что идиоты, а потому что боятся. Кто-то один начнет махать палкой с криком: “ Айда, давай сделаем!”. А остальные уже и не могут отказаться, опасаются, что на них не так посмотрят. Поэтому какой бы оголтелый закон ни был, он, скорее всего, пройдет, потому что нет механизма отфильтровывания. Пока не позвонят из администрации президента и не скажут: “Ребят, вы чего, охренели там?” В этом смысле в администрации, наверное, более свободно — они там реально могут принимать решения.
Депутаты же принимают такие законы не потому что идиоты, а потому что боятся.
— А вы дома говорите о политике, в семье, с детьми?
— Да, конечно. Но у нас нет такого, что мы специально садимся и говорим о политике. Так мы делаем с книгами. В определенный момент мы решили, что пора приобщать детей к чтению, потому что из-за обилия аудиовизуальной информации современный человек теряет этот полезный навык, поэтому мы стали сажать детей и читать вместе книги. Прочитали “Белую гвардию”, сейчас перейдем к “Идиоту”. После прочтения той же “Белой гвардии” у них возникали вопросы, связанные с политикой, и разговор перетекал в современность. А так чтобы специально говорить о политике — нет.
— У тебя два сына 11 и 13 лет, какую тему тебе пришлось с ними обсуждать раньше — политику или секс? Они задавали вопросы, откуда берутся дети и так далее?
— Нет, они не спрашивают. Мне, например, все о сексе прекрасно объяснили в школе, так и они познают все самостоятельно и особенно не задают вопросов об этом. Конечно, какие-то вопросы мы обсуждаем, но опять же, не сказать что специально. Что раньше — политика или секс? Наверное, говорили о политике, так как эта тема на виду, а секс — нет.
— А у вас есть табуированные темы, которые вы оставляете за дверью?
— Есть темы, которые Саша (прим. ред.: жена Олега) просто не любит обсуждать. Например, религия. Она считает, это тема очень интимная, куда интимнее секса. Обсуждать ей это не очень интересно, существует много других более интересных вещей, о которых можно поговорить.
— Хорошо, и мы о религии говорить не будем. Давай я лучше поздравлю тебя с небольшим праздником — в этот день, ровно 11 лет назад ты сделал свою первую запись в ЖЖ. Ты написал: “Сократ мне друг, но истина — дороже… И потому я истину продам!”. Так почем нынче истина и есть ли покупатели?
— Есть те, кто хотят получить ее даром (смеётся).
Есть те, кто хотят получить истину даром.
— Люди готовы копать в поисках истины или их вполне устраивает то, что валяется на поверхности?
— Люди в принципе хотят понимать все правильно. Но проблема в том, что в их повседневной жизни людям истина не нужна, им от нее не жарко и не холодно. Прости, но я опять приведу политический пример: на их жизнь совершенно не влияет — вор Путин или нет. На вопросы, связанные с отвлеченной истиной, почти все более или менее рациональные люди склонны брать ответы, которые лежат на поверхности. Земля вращается вокруг Солнца или Солнце вокруг Земли? Мы же с тобой не проверяли, но нам в школе сказали, что Земля вокруг Солнца, и мы с этим согласились. Проще же так, чем думать об этом, страдать, размышлять, ну придем мы к какому-нибудь выводу и что? Как это повлияет на нашу жизнь? Никак. Поэтому мы согласились и живем спокойно. Поскольку люди животные социальные, они склонны подстраиваться под окружающую действительность, а телевизор в этом случае играет роль камертона, жужжит-жужжит чего-то, а люди под него подстраиваются. У тебя возникает вопрос: “А что там с Украиной?”, а тут тебе уже ответ готов: “С Украиной то-то”.
Людям нужна истина, но только та, которая им подходит в данный момент.
Интересен пример тех, кто был патриотом в худшем смысле этого слова: столкнувшись с несправедливостью в отношении их близких — например, кого-то посадили, они моментально прозревают. До этого у этих людей были ответы, которые им спускали сверху, и они их устраивали, а тут внезапно они столкнулись с реальностью, и, оказывается, эта реальность немножко другая.
Так что людям нужна истина, но только та, которая им подходит в данный момент.
— С истиной разобрались. Вернемся к деньгам. Сколько Вам нужно денег для счастья, Шура?
— Для счастья не сколько. У меня много разных идей, на которые не хватает времени, потому что есть работа. Я не могу сказать, сколько точно мне надо, но если бы был источник дохода, позволяющий мне жить и нормально есть, я бы, скорее всего, ушел даже с любимой работы и дописал книгу, которую пока никак закончить не получается.
— Работа в ежедневной газете — это даже не соковыжималка, а мясорубка. Ты научился смотреть на эту суету спокойно или гормоны стресса стали для тебя наркотиком, без которого ты не можешь жить?
— Вопрос в том, как уложить это все в голове. Я живу одним днем, сейчас это меньше получается, но когда я работал корреспондентом — это было вообще отлично: ты написал и забыл, заснул — просыпаешься и уже не помнишь, что ты написал вчера. Тебе звонят, кричат: “А, ты там написал!”. Я написал? Начинаешь вспоминать, что ты там написал. Это навык. Сначала тяжело, но потом ты привыкаешь. Это как короткая память, некий такой буфер обмена, который ты со временем приучаешься очищать. Некоторые, наверное, этого эффекта достигают алкоголем, но у меня как-то получается и без него. Не то чтобы я не пью, но не для этого.
— Одно дело работать корреспондентом, но у редактора каждый вечер такой жесточайший стресс, который очень трудно вынести.
— Человек может вынести ровно столько, сколько он может вынести. То, что он не может вынести, он выносит за скобки. Я не очень хороший корреспондент и не самый лучший редактор. Если у меня на что-то не хватает времени, я не бегаю с криками. Ну да, статья вышла не такая хорошая, какой она могла быть, что поделать. Когда приходит ко мне “аквариум” и говорит, что забирают у меня заметку, спрашивают: “Закроешься?”. Ну, конечно, закроюсь. Разве бывало так, что полоса не выходила? Мы в любом случае что-нибудь придумаем — пусть материал будет хуже качеством, пусть это будет заметка, которая в другой день была бы недостойна “брифа”, но полоса выйдет. Такие правила игры.
Я стараюсь каждый день сделать так, чтобы моя работа была максимально похожа на то, что должно быть, но не всегда получается, и я спокойно к этому отношусь.
Кроме работы, у меня в жизни есть масса других интересных вещей. Может быть, если бы я постоянно думал только о работе и ничего, кроме нее, не было, я мог бы делать все более качественно, но есть так как есть. С другой стороны, человек, который заточен на чем-то одном, в какой-то момент теряет кругозор, живет сам в себе и перестает быть интересен для людей.
— Есть тупой вопрос, который обычно задают на собеседованиях, “кем Вы видите себя через 5-7 лет”?
— “Ведомости” — это место, где я работаю дольше всего, 8 лет. Наверное, когда я приходил сюда корреспондентом, я не видел себя через пять лет редактором “Ведомостей”. Через пять лет относительно сегодняшнего дня? Не знаю, министром связи (смеется). Нет, на самом деле мне это не интересно. Есть то, что я бы хотел — как я уже говорил, сидеть в кресле и писать книжку, но не думаю, что получится все именно так.
— Не могу не спросить, почему ты до сих пор не ушел в PR и как ты вообще относишься к этой профессии?
— Я не в пиаре, потому что я не вижу себя в нем. Я думаю, что PR и журналистика — это две совершенно разные профессии, хотя они об одном. Дело даже не в том, что они на разных сторонах, просто работают разные группы мышц. Я не могу сказать, что совсем исключаю для себя эту возможность, но даже если это будет, то, скорее, в качестве источника зарабатывания денег. Я не вижу себя как человека, который глубоко работает в сфере PR. Не интересно. Понимаешь, мне всегда было интересно что-нибудь такое выкопать и рассказать, желательно что-нибудь хитрое, интересное, соединить одно с другим, пазл собрать. В этом есть драйв. Драйва работы пиарщика я не понимаю. Наверное, он есть, но для меня он непонятен.
Мне кажется, что журналист — это папарацци, который хочет сфотографировать все таким, какое оно есть, а пиарщик в этот момент пытается нанести грим.
— А если коротко попытаться сформулировать главное отличие журналистики от PR, то как ты это понимаешь?
— В голове вертится много разных вариантов. Я пытаюсь их примерить и все не совсем правильно. Самое очевидное, что могло бы быть, это то, что журналист — нападающий, а пиарщик — защитник. Но, если говорить о том, как должно быть, наверное это не совсем так. Мне кажется, что журналист — это папарацци, который хочет сфотографировать все таким, какое оно есть, а пиарщик в этот момент пытается нанести грим, т.е. пытается что-то сгладить. Наверное, работа хорошего пиарщика заключается в том чтобы, заставить журналиста посмотреть на то, что он пишет, с какой-то еще стороны, помочь ему увидеть полную картину, дать трехмерное изображение. Тем самым сделать статью, которая изначально возможно была не очень хорошей для компании, более позитивной.
— Сейчас все из каждой дыры кричат: “Нужна свобода слова! Свободу слова ограничивают!” Даже те, кому сказать в общем-то нечего да и читать не особенно хочется, за компанию требуют: “Свооободу слову!”. У нас в России есть свобода слова?
— Как и любая свобода, свобода слова — это не переключатель On/Off. На этом большинство пропагандистов и играют — вот посмотрите, есть же “Дождь”, подумаешь, что его ото всюду вычистили, это не наши проблемы. Поэтому говоря о свободе слова нужно какую-то градацию выстраивать, например “Свобода слова по шкале от 1 до 10” или “Свобода слова по сравнению с…”, например, по сравнению с Северной Кореей у нас есть свобода слова, а по сравнению с Францией — нет.
Свобода слова есть, но ее все больше и больше ограничивают.
Но это история, в которой нужно копать глубже. Журналист пока еще может найти себе место, где он может свободно что-то говорить. Но современные законы все больше и больше ограничивают свободу слова, т.е. ты не можешь свободно говорить о терроризме, тебе нужно советоваться с юристами, чтобы не попасть под статью; ты не можешь говорить о самоубийствах, потому что твой материал могут заблокировать. Чем дальше, тем больше таких тем, например “искажение роли Советского союза в войне” и т.д. Они на самом деле важные эти вещи, потому что государство не будет реагировать на не важные вещи. Поэтому свобода слова есть, но ее все больше и больше ограничивают.
— Но вам то в “Ведомостях” пока дают говорить то, что вы хотите?
— Тут другое. Это не совсем свобода слова в привычном понимании. Что такое газета “Ведомости”? Наша свобода слова на полосе комментариев. Я читал статью о том, что деловые газеты даже в самых жестких режимах обладают большей свободой именно потому, что они деловые, они просто про экономику. А власти важно понимать, что происходит, они же не знают. Им докладывают конечно, но докладывают совсем не то, что есть на самом деле, поэтому им важна обратная связь. Если мы хотим писать, что два мобильных оператора делят ритейлера пополам, то мы вполне свободно можем об этом писать. Другое дело когда мы хотим писать о том, что государство думает сделать рунет суверенным и иметь возможность отключиться от глобальной сети, тут же начинаются визги и опровержения. Но пока мы можем писать и об этом тоже. Обычно свобода слова регулируется у нас в стране приучением людей к самоцензуре, когда ты сам понимаешь о чем можно писать, а о чем нет. Но я не верю, что такая ситуация может продлиться долго.
Свобода слова регулируется у нас в стране приучением людей к самоцензуре, когда ты сам понимаешь о чем можно писать, а о чем нет.
— По традиции в конце попрошу посоветовать читателям три профиля в соцсетях или странички в сети.
— Юмор twitter.com/ivan_f_davydov , История и культура arzamas.academy, Музыка aquarium.kroogi.com
♥ Если вам понравилось интервью оставьте на чай , а эксклюзивные материалы доступны в закрытом «Райт-Клубе»
Irina Right 