Кофе для Елены — это праздник.
Почти 10 лет я работаю в сфере PR. За это время я превратилась в циника и скептика. Поэтому признаюсь, что я ехала на интервью с автором проекта “Коломенская пастила” Еленой Дмитриевой, надеясь найти подвох в ее сладкой истории .
Сами посудите: тут вам и активная добрая женщина, которая превратила свое увлечение в прибыльный бизнес, и благотворительность с социальной ответственностью, два гранта с беспроцентным кредитом на развитие, о которых мечтают все представители малого и среднего бизнеса России, и поддержка властей с народной любовью, а еще создание театра, музея, реставрация исторических памятников, благоустройство городской территории за свои деньги, ну и конечно вкусная пастила в красивой коробочке ручной работы. Приторно, согласитесь, даже запить захотелось.
Давайте вместе разбираться, все ли в этой истории так гладко.
— Большинство материалов в СМИ о вас начинаются с 2008 года, когда вы работали над проектом «Ледяной дом», созданном по мотивам одноименной книги писателя Ивана Лажечникова, в которой вы и нашли упоминание о коломенской пастиле. Расскажите, чем вы занимались до этого?
— Сначала я училась в Коломенском государственном педагогическом институте на факультете математики и физики, изучала матанализ, алгебру и все, что с этим связано. Но, видимо, была не очень успешна в этой области, поэтому работать по специальности не стала. На третьем курсе мы проходили практику, во время контрольной ученики приклеивали мне на спину какие-то смешные картинки, тогда я поняла, что это явно не мое (смеется). После вуза я пошла работать в налоговую инспекцию, несмотря на то, что в бухучете совершенно не разбиралась. В то время еще не было интернета, поэтому мне поставили гору брошюрок с законами: “Изучите по-быстрому и идите проверять”. Пришлось всю законодательную базу изучать самостоятельно. Авантюрный такой проект был.
— Все это было в Коломне?
— В Воскресенске, где я родилась, это 30 км от Коломны. Я проработала в налоговой около трех лет. После этого пошла изучать финансы и аудит во Всероссийский заочный финансово-экономический институт, там уже училась более осознанно и с большим интересом, закончила его с красным дипломом. После этого вуза была 10 лет финансовым директором на железобетонном предприятии. Там и приобрела практический опыт управления бизнесом, людьми. Это было в 90-е годы, непростое время в плане финансов. Тот опыт позволил мне организовать собственный бизнес по производству очистных сооружений для частных жилых домов, я им занималась пять лет. Так что встретилась с пастилой в фазе небольшого предпринимателя.
— Карьера развивалась, строился собственный бизнес. Обычно в таких ситуациях люди планируют переезд в Москву, а дальше за рубеж. Почему вы остались в Коломне?
— Я никогда не хотела в Москву, для меня она слишком агрессивная. А что касается переезда за рубеж, были такие мысли. 90-е годы были настолько некомфортными, постоянно заставляли думать об эмиграции. К сожалению, тогда у меня не было совершенно никаких связей или родственников за границей. Поэтому идея была, но как ее осуществить я не знала. Моя младшая сестра уехала в Италию и сейчас там счастливо живет, видимо я спроецировала свои желания на нее. У нас разница 11 лет, она ребенок другой эпохи, более европеизированная, ее пичкали всякими языками, поэтому уехать ей было проще.
Я никогда не хотела в Москву, для меня она слишком агрессивная.
— А когда случилась любовь с пастилой, как вы о ней узнали вообще?
— Я окунулась в историю через любовь к месту. Когда я попала в историческую часть города Коломны, была очарована красотой и глубиной мест. Потом я познакомилась с архитектором Ольгой Бурлаковой, которая проектировала мне дом, она оказалась настоящим фанатом истории.
— Это она вас заразила любовью к истории?
— Да, она фанатично любит прошлое, верит, что оно намного лучше настоящего. Ольга думает, что в нем много всего заложено, поэтому выступает за сохранение культурного наследия и его использование на благо современных людей. Она начала рассказывать мне об архитектурных стилях, какие были, какие есть сейчас. Дома, которые мне казались какими-то уродами — разрушенные, кривые — на поверку оказывались памятниками истории. Архитектор стала рассказывать: “Почему вот этот домик так криво стоит? Потому что он находится не на улице, которая спроектирована при Екатерине (все они были прямыми), а построен еще до екатерининского периода. У этого здания такие-то есть элементы и так далее.
И когда я стала замечать все эти нюансы, мне стало очень интересно, я начала читать, познавать. Наше культурное наследие для меня было большим открытием, начиная от архитектурных стилей, заканчивая кулинарией. Можно почерпнуть столько оригинальных рецептов, открывая поваренную книгу XVIII века, сегодня это дает огромный простор для творчества. Так я и обнаружила упоминания о коломенской пастиле, а впоследствии даже нашла старинный рецепт ее приготовления.
Можно почерпнуть столько оригинальных рецептов, открывая поваренную книгу XVIII века, сегодня это дает огромный простор для творчества.
— Дальше вы решили возродить забытую кулинарную традицию, работали над открытием музея пастилы и запуском производства, готовились представить свою первую продукцию на фестивале, который проводил музей-заповедник «Коломенский кремль». Но тут вы узнаете, что у вас рак. Помните как это было, какие были ощущения?
— Это невозможно забыть. У меня в жизни всегда было два страха: заболеть раком и сесть в тюрьму. Не знаю откуда они, я их всегда гнала. Мой дедушка и обе бабушки умерли от рака. Для меня это было фатальное заболевание. Я думала, что если ты заболел раком, то все, шансов нет. Когда у меня в стенке желудка начала развиваться опухоль, она никак себя не выдавала. А когда стала прорастать внутрь и открылись язвы, появились болевые ощущения. Я пошла к врачу, решив, что с этим гастритом уже пора что-то делать. Стало слишком больно. После гастроскопии доктор сказал: “Странная история, три язвы одновременно”. Сделали биопсию и две недели я ждала результаты. В это время мы как раз открывали музейную фабрику. 11 августа я легла на обследование, а 3 сентября мы открылись. У нас был городской фестиваль, открытие музейной фабрики, и мои поездки на Каширку (прим. ред.: «Российский онкологический научный центр им. Н. Н. Блохина»). Все говорили, что нужно все делать срочно. Где? Как? Период был нереальный, как будто это происходит не со мной. Я одна ездила на Каширку, боялась ее страшно, одного названия. Атмосфера там жуткая: огромное здание, очереди, все лысые, люди с тяжелой энергетикой, царит полная безысходность и горе. Причем горе не одного человека, там оно усилено во много раз. Прожить этот момент очень непросто.
У меня в жизни всегда было два страха: заболеть раком и сесть в тюрьму.
— Что сказали врачи после обследования?
— Я пришла к хирургу, он посмотрел на меня и сказал: “Если мы там все удалим, то у вас есть какой-то шанс на успех. Но не очень большой”. Мои близкие друзья, у которых родственники живут в Дюссельдорфе, предложили поехать в Германию. И тут тоже начались метания: ехать или не ехать. Надо было быстро принимать решение. 3 сентября мы открыли фабрику, а пятого я улетела в Германию. Седьмого сентября я уже лечилась: мне сразу сделали химию, а в декабре операцию.
— Подходы к лечению в России и Германии чем-то отличаются?
— Сильно отличаются. Наши сразу режут, потом думают, а у немцев другая технология: они сначала делают большой курс химии, чтобы уменьшить опухоль, а потом остатки вырезают, а затем еще долечивают. И это очень длительный период. Наши режут тоже хорошо, но в России плохой реабилитационный период, и медикаментозный, и чисто человеческий, плохие технологии ухода. Операция очень сложная и потом должна быть серьезная реабилитация.
Наши сразу режут, потом думают.
— Лечение в Германии дороже чем в России, оно доступно обычным людям?
— Не могу назвать общий курс, но операция в Германии мне обошлась в 20 тысяч евро. В Москве мне говорили 450 тысяч рублей. У меня есть знакомые, которые в России и бесплатно лечились, но я вижу, что с ними происходит, мало кто из них выживает. В Германии лекарства и курсы другие, если есть возможность, лучше поехать туда. Конечно там тоже больница на больницу не приходится, и врач врачу — рознь, но шансов гораздо больше. Разница даже в расходных материалах, таких как пластыри и катетеры. А самое главное — это атмосфера: рядом с квартирой, которую я снимала в Германии, был ботанический сад, через него я ходила в клинику, там птицы поют, спокойно, жить хочется. Это вам не пять часов в пробке от Коломны до Каширки.
— Только в России воспринимают рак как приговор, на Западе другое отношение?
— Там по-другому. В онкологическом отделении больницы нет этого горя и безысходности. Ну да, сложно, а чем легче сахарный диабет? Отношение к этим заболеваниям одинаковое — есть технологии, есть аппаратура, лечитесь, пожалуйста. Я запомнила слова врача: “Вам надо одно понять, у вас сейчас одна задача — выжить. И больше задач никаких нет. Забудьте обо всем, про детей, мужа, работу. Вы сейчас должны сделать все, что приведет вас к этой цели”. И этими словами она меня настроила. Ничего для меня больше не должно существовать.
— Причем эта задача вполне выполнимая?
— Да, она выполнима, но к ней нужно отнестись серьезно, взяться за нее на 100%. Нельзя откладывать: ой, а мне еще деньги нужно подзаработать; ой, а у меня с мужем там не очень. К примеру, в то время моя старшая дочь уехала учиться в Англию, я была так рада, что хоть она у меня пристроена. Представляете, мне химию делают перед операцией, а она мне говорит: “А мне тут плохо, я не хочу тут учиться. Можно я вернусь?”.
— Нашла время.
— Ага. Даже такие несерьезные психологические вещи влияют. Нет никакой катастрофы, ну вернулась бы. Но я же столько вложила, надрываясь из последних сил, отправила ее в эту Англию, выбирала лучший университет с хорошей территорией, чтобы ей было комфортно. Но это нужно принять, это же ее выбор. Такие вроде простые моменты, но психологически их тоже нужно было проходить, что во время болезни непросто. А самое главное — это желание жить. Если в жизни нет смысла, ты не знаешь ради чего ты это делаешь, то, скорее всего, не сможешь победить рак. Такие люди часто надламываются.
Если в жизни нет смысла, то скорее всего ты не сможешь победить рак.
— Можете поделиться опытом, что-то посоветовать людям, которые узнали, что у них рак?
— Меня об этом часто просят. Когда я услышала диагноз, у меня сразу было чувство, что я выживу. Я почему-то это знала. Я буду жить. Это вызов, который нужно принять. Эту ситуацию нужно преодолеть, нельзя просто так оставить, само не рассосется. Тут только моя ответственность за результат. Я знаю, что могу победить, но для этого должна приложить максимум усилий. Я же не только поехала в Германию и этим спаслась. Нет. Я занималась с психоаналитиком, проходила всякие тренинги. Что такое рак? Это психосоматика прежде всего. Есть глубинная причина, с которой нужно поработать, а это серьезный труд. Многие боятся соприкасаться со своими внутренними ощущениями. А на самом деле это все такая ерунда, это же просто ощущения, не более того. Это даже не операция.
— Самое главное — не жалеть себя?
— Да-да. Это момент, который ты должен отработать. Вот тут как раз слово “должен” спасительное. Если ты считаешь, что не должен, то просто умрешь, без вариантов. Если ты хочешь жить, должен принять решение жить. И дальше действовать. Я испробовала все способы, которые мне в тот момент приходили, не отвергала ни один: говорили свекольный сок, значит сок; траву, значит траву; аналитик, так аналитик, если надо к колдунье, я и к колдунье пойду. Я не знаю, что в итоге сработало, возможно все вместе.
Если ты хочешь жить, должен принять решение жить. И дальше действовать.
— Ваши воля и упорство в достижении целей — это врожденное или приобретенное с годами?
— Меня папа так воспитал. В три года поставил на коньки и на лыжи. А я всегда это не любила, приходилось все делать через «не хочу», через «не могу». Когда папе было 40 лет, у него на глазах от инфаркта умер начальник. Тогда еще не было моды на здоровый образ жизни, и этот случай подтолкнул отца к занятиям спортом, правильному питанию, паровые котлетки начались всякие. Но папе не хотелось заниматься этим в одиночку, он стал вовлекать в процесс всю семью, так ЗОЖ стал главной темой нашей жизни. Помню как бегу эти семь километров, все колет, болит, так неохота, но бежишь. И вот это “через «не хочу” было основным лейтмотивом нашего воспитания.
— Это же основа русского характера — жить через «не могу».
— Да. Сейчас уже нет этого культа. А нас еще воспитывали так: “Мало ли, что ты хочешь, есть слово «надо”. Надо и должен. Сейчас философия поменялась: “Я должен? Я никому ничего не должен”.
— Но если оглянуться назад, ведь папа был прав?
— Такое воспитание очень помогает добиваться результата. Папа меня сформировал как человека с железной закалкой, если я чего-то хочу, я этого достигаю. Вижу цель — не вижу препятствий. А многие сейчас достаточно комфортно себя чувствуют: ну, не получилось, ну, сложно — значит не будем, ну, есть и есть. И это тоже хорошо. Кто сказал, что нужно постоянно себя преодолевать, куда-то бежать, зачем?
— Как вам кажется, какой подход имеет больше общего с ощущением счастья: умение преодолевать себя или способность расслабиться и не заниматься самобичеванием?
— Каждому свое. Счастье — это состояние гармонии. Кому-то хорошо от достижения целей, кому-то важно спокойствие. Есть люди эмоциональные, для которых важен процесс: вкусный кофе, цветочки, приятное общение, неважно, о чем мы говорим и зачем мы это делаем, процесс же приятный.
♥ Если вам понравилось интервью оставьте на чай , а эксклюзивные материалы доступны в закрытом «Райт-Клубе»
Irina Right 
Добавить комментарий