Irina Right

Любимый кофе Татьяны — двойной эспрессо.

Есть люди, подобные беспроводным зарядным устройствам, достаточно провести рядом с ними несколько часов, и ты неделю скачешь с горящими глазами, излучая позитивную энергию. Сегодня я хочу познакомить вас именно с таким человеком.

На мои вопросы отвечает Татьяна Митрова, к.э.н., руководитель научного направления Института энергетических исследований (ИНЭИ) РАН, автор полутора сотен публикаций, член совета директоров ОАО «Э.ОН Россия», профессор, читающий лекции в Москве, Париже, Оксфорде и других городах по всему миру.

Мы поговорили о будущем российской экономики, ценах на нефть и значении ПМЭФ для России. А еще Татьяна рассказала мне о том, как нарушает всевозможные корпоративные правила, бойкотируя совещания и появляясь на работе не чаще двух раз в месяц.

— Обыватель скользит глазами по новостной ленте: “Денег нет, но вы держитесь”, “Тарифы на ЖКХ продолжат расти”, “Проведение ПМЭФ-2016 обошлось в 2 млрд рублей”. У него невольно возникает вопрос: нужен ли стране ПМЭФ?

— ПМЭФ необходим с имиджевой точки зрения, должно же быть хоть одно мероприятие в год, на котором Россия хотя бы заявляет, что она открыта для иностранных инвесторов. Особенно это важно, когда мы на глазах закрываемся, закрываемся и закрываемся.

Мы на глазах закрываемся, закрываемся и закрываемся

Отток инвестиций все сильнее и “денег нет” — смотри бывшего гаранта. Наша финансовая система настолько незрелая и слабая, что рассчитывать только на собственные силы не приходится, доступ к международному финансовому рынку для доброй половины компаний перекрыт санкциями, поэтому совершенно непонятно откуда мы будем брать средства для развития. С этой точки зрения, такая ярмарка невест нужна, чтобы сохранять хоть какой-то канал связи с Западом. Все-таки там были подписаны достаточно знаковые меморандумы. Конечно это всё обозначение неких намерений и будут они воплощены или нет – большой вопрос. Хотелось бы, конечно, более масштабного сотрудничества, реальных проектов и сделок, настоящей открытости, а не декларируемой на камеру. Но то что происходит на ПМЭФ, на мой взгляд, лучше, чем ничего.

— Если говорить не о масштабных форумах, а о рядовых профессиональных конференциях, как вы к ним относитесь?

— Очень нежно люблю. Это инструмент моего карьерного роста. Кто-то хорошо пишет короткие заметки, кто-то отлично делает длинные исследования, кто-то удачно комментирует газетам, а кто-то хорошо выступает на конференциях – это я. Я хорошо выступаю на публике, могу за достаточно короткий промежуток времени сжато и доступно объяснить, что вообще происходит в российской нефтяной отрасли или на мировых газовых рынках и так далее. Конференции помогли мне сделать имя, стали для меня основным каналом собственного продвижения. С другой стороны, это был очень хороший способ налаживания связей со всей профессиональной элитой. Когда ты хорошо выступаешь, к тебе подходят, начинают расспрашивать, зачастую это люди, к которым на кривой козе не подъедешь, в жизни бы они с тобой просто так не заговорили. Конференции — это очень полезный инструмент.

— Вы и сейчас продолжаете их посещать?

— Да, за первые полгода я была на 30 конференциях. Я продолжаю этот способ общения культивировать, он работает.

— Егор Гайдар говорил, что прогнозировать цены на нефть вредно для репутации, но не спросить вас об этом было бы преступлением. Неделю назад министр нефти Венесуэлы, заявил, что зимой 2017 года цены на нефть могут обвалиться до $20 за баррель. Это популистское заявление или нам есть чего бояться?

— Цена на нефть стала исключительно непредсказуемой субстанцией, и большинство приличных людей действительно стараются не заниматься ее прогнозированием. Я, тем не менее, периодически в это мероприятие ввязываюсь, но всегда делаю оговорку, что мы даем прогноз не рыночной цены нефти, а равновесной, то есть той, которая должна была бы сформироваться на базе фундаментальных факторов.

В 2014 году мы делали прогноз развития энергетики мира до 2040 года и в нем предсказали падение цен на нефть в 2015-2016 годах. Напомню, тогда цена составляла $110 за баррель, в нашем документе было отмечено падение до $80, но не до $35-40. То есть тренд мы примерно угадали, но вот амплитуду явно недооценили. Цены уплыли вниз, но они все равно сейчас находятся в районе $50-55 долларов за баррель, а не $20.

— То есть $20 за баррель — это маловероятно?

— Я не отдам руку на отсечение, что в какой-то день зимой 2016-2017 годов рыночная цена не грохнется до $20. Это возможно. Просто мы в своей работе практически не смотрим на дневные цены, а работаем со среднегодовыми, которые сейчас составляют $55.

Психологические факторы, рыночные спекуляции, там миллион труднопредсказуемых вещей, они могут в течение нескольких дней подбрасывать цену вверх и резко ее ронять, но все-таки в среднем — диапазон $50-55 с тенденцией к росту. Сейчас на рынке, по-прежнему, избыток нефти, залиты все хранилища, какие только могут быть, включая все бассейны в Калифорнии (смеется). Но с другой стороны, начался рост спроса, наконец-то, в первой половине года стало видно хоть какое-то оживление со стороны развивающихся стран, в первую очередь, в Индии, немножко в Китае.

Сейчас наша задача дожить до этих светлых дней со всеми нашими “денег нет”.

Этот огромный пузырь потихонечку начинает съедаться, но нужно время для того, чтобы он ликвидировался. Естественно сейчас заморожен огромный объем инвестиций, большое количество проектов просто отложено. Кто будет при такой цене нефти вкладываться? Через 5-7 лет это аукнется. Сейчас не инвестируют, потом добыча будет меньше, значит, нас ждет следующий boom and bust cycle, раскачка цен продолжится. Сейчас наша задача дожить до этих светлых дней со всеми нашими “денег нет”.

— Оптимистичный прогноз, ничего не скажешь.

— Ну, оптимизм такой – сначала будет долго-долго плохо, а потом свет в конце туннеля. Для российского бюджета важны ближайшие 3-4 года, особенно с учетом выборов и прочих приятностей. Конечно, мы очень сильно смягчили последствия падения цен на нефть за счет девальвации рубля, то есть за счет нас с вами. Нефтяные компании чувствуют себя неплохо, бюджет тоже, дефицит не катастрофический — 3-5% — это не драма. А население, которое после этого многое потеряло, например, возможность ездить отдыхать за границу, ну, кто же его спрашивает?

Сначала будет долго-долго плохо, а потом свет в конце туннеля.

— Как профессионал в нефтегазовой отрасли, вы советуете рядовым гражданам следить за всеми трендами, курсами валют или, наоборот, меньше знаешь — крепче спишь?

— Все-таки рацио включать нужно. Мы все – взрослые люди, у нас дети, нам нужно думать о том, как их прокормить, поэтому, конечно, за всем этим нужно следить и формировать собственную финансовую стратегию. Я своих друзей предупреждала о том, что неизбежна девальвация рубля. Кто-то прислушался, кто-то нет. Например, для экономиста было очевидно, что долларовый ипотечный кредит – это большая глупость. Когда смотришь на макроэкономические показатели, очевидно, что пора «затягивать пояса и есть поменьше масла», наступили 7 тощих лет. Рекомендую гениальную статью о текущей экономической ситуации — Андрей Мовчан из Московского Центра Карнеги “Коротко о главном: российская экономика в XXI веке”. Все, что вы хотели узнать о состоянии и перспективах российской экономики – это будет долго, медленно и печально, никаких хороших перспектив не видно. Поэтому строить свои планы надо, исходя из того, что рост доходов и благосостояния, который был само собой разумеющимся предыдущие 10 лет, закончился. Раньше с каждым годом мы могли себе позволить все больше и больше, и думали, что это мы так профессионально развиваемся, нет, так экономика росла. Для того, чтобы этому противостоять, нужны другие стратегии, финансовые, личностные и карьерные. Рынок труда сейчас совершенно другой, конкуренция гораздо выше, зарплаты так сильно расти уже не будут, а про бонусы вообще забудьте. Нужно диверсифицироваться, искать дополнительные источники доходов. Так что отслеживать тренды и курсы валют — это насущная вещь для каждого гражданина, чтобы потом не было разочарований: «Ах, как же так случилось? Всё было хорошо и вдруг».

Государство нам, в общем-то, ничего не обещало.

Мы сначала предпочитаем не следить за трендами, а потом ругаемся: «Они виноваты».
Это страусиная стратегия. Всегда можно на кого-то свалить. На самом деле сами виноваты, потому что это наша ответственность — думать о своем финансовом благополучии. Государство нам, в общем-то, ничего не обещало.

— Сколько угодно можно отчитываться о состоянии российской экономики, но цифры говорят за себя, недавно были опубликованы результаты опроса российских топ-менеджеров — более 40% планируют уехать из страны”. Как вы оцениваете такую тенденцию?

— Россия, как рынок для транснациональных, так и для крупных российских компаний, становится менее привлекательным, потому что спрос схлопывается. Скажем, продавать здесь машины стало менее интересно, чем в 2006-2008 годах. Но есть и другой аспект, который мне кажется более фундаментальным, — ухудшение среды для развития бизнеса.

Институциональная структура, которая сейчас складывается в экономике, начиная от независимости судов и защиты прав инвесторов, заканчивая обыденным правовым беспределом на местах, вся структура, работающая исключительно в ручном управлении, временами это напоминает Гойю: «Сон разума рождает чудовищ». Когда сравниваешь doing business in Russia с сотнями других мест на Земле, понимаешь, что хоть там и норма прибыли пониже, и связей таких нет, но, по крайней мере, твои вложения защищены, ты можешь пойти апеллировать в суд и твоей работе никто не помешает, начиная с пожарных, заканчивая всеми желающими поучаствовать в разделе прибыли. Поэтому я понимаю людей, которые планируют уехать. У меня самой временами руки опускаются, когда я здесь что-то делаю, возникает ощущение Дон Кихота, который воюет с ветряными мельницами. Это затягивающая система, как у Глуховского в «Метро 2033», та бурая жижа, которая была вокруг Кремля и кремлевских звезд, субстанция, которая к тому же еще и гипнотизирует. В какой-то момент человек перестает ей противостоять и просто туда ныряет. По-моему, великолепный образ.

— Общий уровень комфорта жизни тоже влияет?

— Здесь я разрываюсь. С одной стороны, безумно устаю, когда приезжаю в Москву. Я тут всего 5 дней, а уже мечтаю сесть завтра в самолет и улететь. То, что творится с дорогами, пробки, любое перемещение в пространстве превращается в целое дело, на которое надо выделять время, ты не можешь просто выйти в магазин за углом, нет, надо ехать по пробкам. Как-то очень сложно всё. С другой стороны, Москва прекрасна, в мире очень мало таких мест. Это работающий город, в котором при этом есть чудесные танцполы прямо на улице, джаз-клубики, тусовки в парках, Ботанический сад, очень много красивых мест. А народ у нас какой изобретательный — тут можно найти все, что хочешь, такого креатива в сфере услуг я ни где не встречала. Поэтому очень противоречивые чувства к городу. Когда прилетаю откуда-то в Москву, каждый раз думаю: «Ёлки, какой красивый город, но как же здесь тяжело жить».

— Многие люди жалуются, что ритм в Москве сумасшедший, выматывающий.

— Да, ритм тяжелый. Но я примерно в таком темпе живу постоянно. Не сам ритм вызывает у меня отторжение, а ощущение постоянной агрессии. С другой стороны, как не быть в пробках агрессивным? Это естественная реакция организма. Тут какое-то постоянное преодоление. Я не против сделать 120 дел за 1 день и провести восемь встреч в разных концах города, но почему же всё так тяжело?

Не сам ритм Москвы вызывает у меня отторжение, а ощущение постоянной агрессии.

— Как думаете, человек может развиваться и найти себя абсолютно в любых условиях или среда имеет значение? Условно говоря, мог бы Илон Маск появится в России?

— Боюсь, что нет. Экосистема критически важна, особенно для бизнеса, связанного с изобретениями. Например, мой брат занимается экспериментальной физикой, очень известный ученый, изобрел прибор, используемый во всем мире для исследования генома человека. Он много раз пытался сюда вернуться и запустить хоть что-то. Но когда растаможка маленькой детали, необходимой для прибора, занимает полгода, проект обречен. И с этим ничего не сделаешь, сколько бы обещаний и красивых слов про модернизацию и инновации ни говорили, никто не пойдет с вами за ручку, чтобы что-то растаможить. Плюс трудовое законодательство, чтобы сюда привезти иностранного сотрудника, нужно полгода обивать пороги федеральной миграционной службы. Ну, и, конечно, защита инвестиций, то, что помогает развиваться бизнесу в Штатах, где с гарантиями всё в порядке. У нас никогда не знаешь в каком месте тебе скажут, что это уже не твой бизнес.

У нас никогда не знаешь в каком месте тебе скажут, что это уже не твой бизнес.

— Если абстрагироваться от технологичного бизнеса, трудно ли найти себя и стать счастливым именно в России? Люди жалуются, что кругом одни госкорпорации или окологосударственные компании, которые живут по своим законам. Либо ты с ними, либо ты против них, третьего не дано.

— Тотальное огосударствление в таком матером виде идет только последние годы, поэтому мне сейчас сложно судить. Еще лет 5 назад найти себе место в России было возможно, я знаю людей, которые находили интересный бизнес и проекты. Но сейчас тот самый креативный класс рекой потек за границу. На глазах очень много знакомых уезжает работать и я понимаю их решение. Но с другой стороны, тоже вопрос: что первично – бытие или сознание? Всегда можно сказать, что среда заела и всё вокруг так ужасно и неблагоприятно, поэтому я вот такая несчастная. Я все время вспоминаю психолога, который выжил в концлагере и написал книгу «Скажи жизни «Да!»». Ёлки, все это наше нытье! Ныть, конечно, приятно, но человек может выжить в любых условиях, остаться человеком и вырасти над собой. Сложности не могут остановить того, кто действительно хочет развиваться.

— Делай, что должно, и будь, что будет?

— Да. Либо ты – творец, либо ты – жертва. Если ты встаешь в позицию жертвы, тебе президент не тот, правительство — бюрократы, все вокруг всё делают не так. Делай то, что ты можешь, даже в самых неприятных условиях. Это данность, как погода, если ты не можешь на это влиять, не ной, если можешь — влияй.

Либо ты – творец, либо ты – жертва

— Давайте поговорим о том, как строилась ваша карьера. Это же почти история Золушки — превращение домохозяйки в бизнес-леди и лучшего российского нефтегазового аналитика. Итак, вам 28 лет: вы ждете второго ребенка, каждый день плачете от того, что совсем потеряли себя и “работа мамой” совсем не ваше занятие. Прорыдавшись вволю, завязываете с самобичеванием и начинаете действовать: пишете диссертацию, получаете маленький контракт на переводы и исследования, публикуете первые статьи. А вот тут начинается самое интересное и таинственное: статьи неожиданно оказываются востребованными и вас приглашают на хорошую должность в «Газпром». Какие бы талантливые статьи ни были, человека, который только окончил университет, просто так на хорошую должность в «Газпром» не пригласят. В чем подвох?

— Тут как раз время вспомнить начало нашего разговора и историю про конференции. Я несколько раз удачно выступила перед аудиторией, в которой были и газпромовские сотрудники. В том числе начальник департамента информационной политики компании, который сказал: «Вот это то, что нам нужно. Приходи к нам работать, сначала мы тебя начальником отдела поставим, а потом — управления». С одной стороны, у меня аж мурашки побежали: «Ой, как круто! Неужели это я?». А с другой стороны, я туда пришла, посмотрела на унылые коридоры, и поняла, что каждое утро мне нужно будет приходить с пластиковой карточкой, прикладывая ее турникету, и так день за днем. Нет уж, свобода бесценна.

Свои 35 лет в характеризуете так: “У меня уже большой коллектив и мы делаем то, чего никто в стране никогда не делал. Мы создаем огромный модельный комплекс и начинаем прогнозировать энергетику мира и России, выпускать собственные прогнозы, мониторинги, научные исследования. Я постоянно летаю по конференциям, общаюсь с лучшими специалистами в моей области, берусь за новые проекты, от которых трясутся поджилки и перехватывает дыхание”.

— Как развивалась ваша карьера между 28 и 35 годами?

— Сначала я работала одна. Кормила младшего, дописывала диссертацию и параллельно делала исследования, в основном по европейскому газовому рынку. Тогда эта тема была свежей и особенно никому неинтересной, я занялась ей еще до того, как она стала мегабомбой. Исследования нравились, поступали заказы, я стала понимать, что одна уже не справляюсь, поэтому начала набирать команду. Сначала нас было двое, потом трое, четверо, мы располагались в одной комнатушке и я сидела за маленьким приставным столиком для ноутбука. Потом мы начали делать большие работы по мировому рынку сжиженного природного газа (СПГ). Постепенно команда расширялась. Параллельно я преподавала в вышке (прим. ред.: НИУ ВШЭ) и в Губкинском (прим. ред.: Российский государственный университет нефти и газа имени И.М. Губкина), на каждом потоке были очень классные студенты. Я их брала на маленькую зарплату, потому что денег-то особенно не было, но мы начинали делать еще более наглые и крупные работы. В общем, как-то всё росло и как раз примерно к моим 35 годам это уже была сформировавшаяся команда — 15 человек, которые покрывали весь нефтегаз и частично остальные виды топлива.

— А когда вы говорите: “Мы делаем то, чего никто в стране никогда не делал”, вы имеете в виду прогнозирование мировых энергетических рынков? Неужели в стране, которая живет за счет продажи энергоресурсов, никто этим до вас не занимался?

— Именно. Меня всегда расстраивало, что у нас в России не было своего инструментария и даже попыток прогнозирования мировых энергетических рынков. Мы все время использовали то, что сделало Международное энергетическое агентство, департамент энергетики США, Shell, BP кто угодно. Это очень странно для страны, в которой 70% экспорта и 50% бюджетных поступлений – нефтегаз. Я ходила-бродила вокруг этой темы: с одной стороны, это же целая вселенная. А с другой — кто тут последний в цари? Никого. Значит, я первая. Так мы сделали первый прогноз — это была презентация на двадцати пяти страницах, просто слайд-шоу. Презентовали — нас не закидали тухлыми помидорами, что, я считаю, уже было большой удачей (смеется). Более того, были позитивные отзывы, поэтому мы поняли, что не так страшен черт, делать можно. На следующий год мы запланировали целый проект, который реализовали вместе с Российским Энергетическим Агентством. Когда мы его презентовали в Париже и в Вашингтоне, он вызывал положительный отклик, министерства и компании стали его использовать, потому что появилось хоть что-то свое, российское. Дальше мы стали его делать Аналитическим Центром при Правительстве РФ.

— Вы успели поработать в Сколково и характеризуете эту деятельность как “хождение в присутствие». Это только о вашей работе или обо всем Сколково в целом?

— Нет, нет. На самом деле там не было тупой отсидки, а была интенсивная работа Энергетического центра и очень интересные проекты. Но само требование ходить в офис каждый день для меня оказалось невыполнимым. Это пусть и золотая, но клетка.

Само требование ходить в офис каждый день для меня оказалось невыполнимым.

Я не могу себя чувствовать комфортно, если не я определяю свой график. Если сегодня я хочу на полдня пойти в спортклуб или на массаж, а я должна быть к 09:00 утра в офисе, то меня на этом месте просто рвет на части. Как это так, я не могу уехать в 3 часа дня, чтобы встретиться с подругой, которая приехала всего на 1 день? Я должна отпрашиваться у начальства? Нет. Для меня это болезненная точка. Я не могу делегировать часть своей свободы. А в бизнес-школе Сколково есть достаточно интересные программы, я и сейчас туда периодически захаживаю почитать лекции. Другое дело, что «узок круг этих людей и далеки они от народа.»

— В одном интервью вы говорите, что нарушаете все возможные запреты. Можете назвать хотя бы три из них?

— Первое: ни на одной своей работе (у меня их 8 штук, я считала (смеется) я не появляюсь чаще одного-двух раз в месяц. Всюду работаю удаленно и поймать меня физически – большая проблема. Везде я веду разъяснительную работу и пытаюсь донести до руководства, что за этим будущее, особенно для работников интеллектуального труда. Присутствие моей задницы в офисе никак не влияет на качество моей работы. Следить за сотрудниками — это какой-то архаичный отголосок конвейерных времен, в случае же креативной работы контроль не помогает. У меня все люди работают удаленно. Они ходят пару раз в неделю в офис, если нужно какие-то сложные расчеты выполнить, но это не требование, когда считаете нужным, тогда и приходите.

Присутствие моей задницы в офисе никак не влияет на качество моей работы.

— Работа в офисе — раз. Что еще?

— Я не контролирую сотрудников. Я их буду дергать, когда уже сроки подходят, но не сидеть у них над душой: “А что ты делал сегодня? А почему я тебя сегодня не вижу в сети?”. Мне важен результат. Как они его достигли – не мое дело. Что еще из таких общепринятых вещей?

На совещаниях я засыпаю или играю в Angry birds, чтобы не заснуть.

Я практически не хожу на совещания, от силы раз в 3-4 месяца. Я там засыпаю или играю в Angry birds, чтобы не заснуть. То есть веду себя совершенно неприлично, потому что понять это дело я не в состоянии. Есть задача, хорошо, по Skype все обсудили, техническое задание составили и все. Зачем тратить 3 часа и сидеть с надутыми физиономиями? Это тоже какой-то архаизм, для решения задач совещания не нужны. А в аппаратных играх я не участвую, жизнь слишком коротка, чтобы ее тратить на такую гадость.

А в пятницу мы поговорим о семье, женственности и мотивации.

♥ Если вам понравилось интервью оставьте на чай , а эксклюзивные материалы доступны в закрытом «Райт-Клубе».