Энди любит холодный кофе с кубиками льда
Найти Энди Хольцера (Andreas Josef Holzer) в небольшой австрийской деревушке Тристах несложно. Перед домом стоит высоченная радиоантенна, увешанная разноцветными тибетскими флагами, с ее помощью он общается со всем миром. Энди с рождения ничего не видит, но это не мешает ему увлекается горными лыжами, каякингом, серфингом, бегом, играть на гитаре и вести просветительскую работу. Как ему удалось покорить семь высочайших вершин всех континентов, включая Эверест, узнала Елена Поддубная.
— Есть мнение, что человеку для развития необходимы три вещи: великие цели, великие учителя и великие препятствия. Как минимум один пункт из этого списка у тебя есть с рождения?
— Да, у меня было самое главное — препятствия. Меня постоянно спрашивают: почему у нас ничего не получается? Почему именно в западном цивилизованном обществе ничего не работает? Потому что вы не испытываете ни в чем нужду. Незрячему от рождения приходится больше думать головой, чем здоровому. Может показаться, что мне не повезло, но именно в этом секрет развития, возникают новые синапсы в мозге, начинаешь думать в разных направлениях. Когда все плохо, часто говорят: «Вот только этого мне не хватало!». И бросают все, а потом удивляются, почему они не продвигаются вперед. «Нуждаться в чем-то» — это необходимое условие, чтобы подняться на следующий уровень творчества и мышления. Именно поэтому люди, у которых было не все гладко с самого начала — слепые или мигранты — добиваются успеха в жизни. А если все хорошо, рай на земле, то велика опасность, что ты остановишься в своем развитии.
— Не многие хотели бы поменяться с тобой местами, но ты производишь впечатление счастливого человека, в отличие от большинства из нас. Ты путешествуешь на каяке по Мадагаскару, на лыжах в Антарктиде, поднимаешься на высочайшие горы. Жизнь доставляет тебе удовольствие?
— Мне уже 50 лет, и мне в самом деле кажется, что люди завидуют, что я слепой. 20 лет назад они сочувствовали: «Бедный! Не хотел бы я оказаться на его месте!». Сейчас эти же люди говорят: «Ну конечно, ему повезло, он же слепой!». Меня это не удивляет: люди всегда видят только результат, они любят кататься, но не любят саночки возить. Они не хотят знать, что скрывается за моим успехом: сколько приходится тренироваться, сколько думать, как выстраивать стратегию там, где другие даже не задумываются. Попробуйте сориентироваться в базовом лагере Эвереста, если вы ничего не видите. Где здесь туалет, где столовая, где моя палатка, куда я положил шапку и перчатки? 10 см в сторону и все, я их уже не найду, потому что я не вижу. Это все люди не хотят, а вот успех хотят все. Многие хотели бы поменяться со мной местами, но только выборочно, они хотят только хорошее.
Во время моей первой попытки в лавине погибли 16 человек, во время второй — тысячи в землетрясении, а теперь мой отец…
Получаю ли я удовольствие от жизни? Этому надо учиться. Вначале бывает нелегко. Это как учить второй язык. Я с детства приспосабливался к слепоте. В три года я уже неплохо с ней справлялся. Мне повезло, что я слепой от рождения, я привык к этому и никогда не задавался вопросом, счастлив ли я. Многие, не подумав, спрашивают меня: «Энди, почему ты путешествуешь по всему миру, ты же все равно ничего не видишь?» Потому что иначе я могу вообще не вставать с постели. Потому что не важно, встал я или нет, утро сейчас или вечер, 365 дней в году вокруг меня все равно темнота. Но это неправда! Я чувствую движения, прикосновения, различные образы, цвета — все это у меня в голове. Когда я вспоминаю Мадагаскар, меня до сих пор переполняют эмоции, так здорово там было. Или Антарктида, или вершина Эвереста, или Западное Папуа в Тихом океане — они все совершенно разные. Ты это чувствуешь, неважно, можешь ты видеть или нет. Я с детства научился воспринимать мир при помощи четырех органов чувств. Научился жить. Немногие это могут, потому что они очень зависят от чужого мнения, потому что они хотят утвердиться в обществе. Мне это не надо. Если следовать общественному мнению, то мне нельзя заниматься тем, чем я занимаюсь, потому что я слепой. Я давно не обращаю на это внимание, я знаю, что мое счастье зависит только от меня и больше ни от кого, ни от моей жены, ни от моей матери, ни от отца. Я сам принимаю решения, и поэтому я путешествую по всему миру — потому что я здесь счастлив.
Я с детства знал: чем круче, тем лучше. Я должен касаться земли руками, только так я сохраняю равновесие и чувствую себя комфортно
— С чего началось твое увлечение альпинизмом?
— Я вырос в окружении гор. В 60-х гг, когда я родился, здесь вообще ничего не было, несколько домов, совсем мало машин и горы. Мне всегда было сложнее передвигаться по ровной местности, чем в горах. В горах ты всегда знаешь, куда поставить ногу, потому что ты сначала ощупываешь скалу руками. Мне намного сложнее пройти по двору. Поэтому я с детства знал: чем круче, тем лучше. Я должен касаться земли руками, только так я сохраняю равновесие и чувствую себя комфортно. Поэтому в три года я начал ходить в горы и в девять лет поднялся с родителями на свою первую вершину в Доломитах. Я на этом не остановился…
— … и покорил высочайшие вершины всех континентов — Семь вершин.
— Я не придаю этому большое значение. Это получилось так, между делом. Между 2005 и 2017 гг. я поднялся на семь высочайших вершин, но за эти 12 лет я проводил в среднем около 200 дней в году в горах, это 2400 дней за 12 лет, и семь вершин на фоне этого всего такая мелочь. (Смеется). Мне это было интересно, поскольку меня интересовали континенты. Побывать на Аляске, в Антарктиде… И поэтому Массив Винсон — высочайшая точка Антарктиды — был для меня просто поводом туда поехать. Я побывал там в 2010 г. и захотел непременно вернуться в Антарктиду еще раз; это был духовно невероятно богатый опыт. В 2016 г. я вновь туда поехал, но поскольку высочайшую вершину я уже покорил, мы с друзьями просто покатались там на лыжах. Так что эти семь вершин для меня просто повод. (Смеется).
Я проводил в среднем около 200 дней в году в горах
Папуа Новая Гвинея другая на вкус, чем, например, Танзания, в которой находится Килиманджаро — одна из семи вершин. Или Минеральные Воды на Кавказе, где находится Эльбрус — это совершенно другой мир! Поэтому я поехал дальше, на другие Семь вершин. Южная Америка, Аргентина — там все другое: пиво, вкуснейшее мясо ломо и много хороших вин. Вот это мне интересно, а вершины… Я на всех континентах множество других гор покорил: Гренландия, Иордания, Эквадор, Арарат в Турции. Ну конечно, семь вершин тоже неплохо. Было непросто. Шестая вершина далась мне сразу, а вот седьмая, Эверест, только с третьей попытки.
— Первые две попытки пришлось прервать не по твоей вине?
— Первая попытка была в 2014 году, мне пришлось вернуться, потому что недалеко сошла лавина — погибло 16 человек. Все, кто там были, прервали восхождение. На следующий год мы вернулись и поднялись до 6400 м., но тогда началось сильное землетрясение, унесшее жизни тысяч людей. В 2016 г. я вновь вернулся на Эверест, потому что мне было интересно, получится ли у меня одолеть самую высокую точку мира. 21 мая я поднялся на вершину Эвереста.
— Что чувствует альпинист, поднявшийся на самую высокую точку планеты? Ведь выше уже ничего нет.
— Я дважды пытался покорить Эверест и возвращался домой ни с чем. Удивительно, но меня это совершенно не расстроило. Как правило на восхождение необходимо два месяца, плюс продумать логистику и найти деньги. Я не хочу жаловаться, но я оставил на Эвересте кучу денег — около полумиллиона евро, чтобы ты понимала всю затратность этого предприятия. Я финансировал свою команду, потому что из нас всех только я могу рассказывать, выступать с докладами, искать спонсоров. В нашей команде каждый делает то, что у него лучше всего получается. Я занимаюсь логистикой, коммуникацией, веду переговоры с шерпами (прим. ред.: одна из народностей территории Восточных Гималаев, помогает альпинистам, часто работают носильщиками), агентствами, посольствами. Ну и финансирование: я занимаюсь рекламой. Но я не вижу трещины в леднике, не знаю, где нам лучше поставить палатку или где находится вершина. И поэтому мои друзья без меня не смогли бы подняться на Эверест, а я без них. Так и должно быть во всем мире: мы все зависим друг от друга. Пора опять вернуть это в общество, сделать социально приемлемым.
Мы пытаемся быть независимыми, но это наша главная ошибка: нет никакой независимости! Не может быть России без Америки, Китая без Индии
Не существует одного мирового лидера, как только один выходит из игры, другой теряет свою значимость. Вот такие две попытки у меня были, на третий раз я просто подумал: «Будь что будет!». Я все ближе продвигался к вершине и чувствовал, что на этот раз все получится. Перед отъездом я попрощался со своим отцом, а через три недели он умер. Я был в базовом лагере, мне передали эту печальную новость по спутниковому телефону. В этот момент я не знал, пойду ли на вершину. Во время моей первой попытки в лавине погибли 16 человек, во время второй — тысячи погибших в землетрясении, а теперь мой отец…
— Может, надо было подняться на Эверест, чтобы прервать наконец эту цепочку смертей.
— Точно! (смеется). Эверест — это мост, соединяющий землю и небо, жизнь и смерть. Там, наверху, ты находишься так далеко от планеты, от безопасности. Ты видишь людей, которые 10 лет назад не смогли вернуться, чувствуешь тесную связь со смертью. Ты не можешь этому сопротивляться, у тебя нет шансов. Ты должен смириться, довериться, как это сделал я. И у меня вдруг все получилось: 21 мая в 7.20 утра мы поднялись на высшую точку Эвереста. У меня в голове было как в туннеле. Но я не позволял себе сильно радоваться, поскольку 90% тех, кто погиб на Эвересте, умерли во время спуска. Я знал, что это еще не конец, поэтому свою радость я законсервировал и оставил на потом.
На Эвересте я впервые в жизни испытал отвращение к вершине
Чисто с физической точки зрения там было замечательно: −26 градусов, солнечно и безветренно. Немного неудобно сидеть: наклонная ледяная поверхность, приходилось цепляться кошками, чтобы не соскользнуть. И легкий сквозняк, как на перроне. Спуск занял много часов. Силы были на исходе, и я понял, почему так много людей не смогли вернуться. Когда читаешь в газете о погибших альпинистах, думаешь, что они были плохо подготовлены, в плохой физической форме. Но на самом деле там все настолько экстремально. Обычно после восхождения, когда я спускаюсь вниз, я жалею, что все уже закончилось, мне хочется еще раз подняться на вершину. На Эвересте, когда я спустя два дня сидел в базовом лагере в своей палатке, я впервые в жизни испытал отвращение к вершине. У меня не возникло никаких проблем во время восхождения, но я почувствовал: я здесь на волосок от смерти. Ты можешь чувствовать себя замечательно, а спустя полчаса совершенно выбиться из сил. Там все очень жестко. Никогда не испытывал ничего подобного. Сейчас, спустя два месяца, я постепенно начинаю осознавать, насколько круто там было.
— В последнее время на Эверест стремится такое количество альпинистов, что там образуются настоящие очереди на вершину, как, например, в 2012г. Может, гора уже устала от людей?
— Я так не думаю. На северном склоне, где мы были, было всего 25 человек, на всем маршруте. Это очень мало. За те 8 часов, что мы шли из последнего лагеря на вершину, мы встретили всего двоих. Большая скученность на другой стороне, со стороны Непала. Там продается намного больше разрешений, чем со стороны Тибета. Причина проста: там хорошо организована работа спасателей, есть вертолеты, есть снежные склоны, по которым можно спустить пострадавших. Со стороны Тибета этого всего нет, ни вертолетов, ни спасателей. И если ты хочешь спуститься в долину, тебе придется пройти 600 км до Лхасы, где находится ближайшая больница. Ты с горой один на один. Здесь тебе приходится думать на два шага вперед, иначе у тебя нет ни одного шанса.
— У тебя постоянная команда для восхождений?
— В этот раз на Эвересте со мной был Вольфганг Клокер, он принимал участие во всех трех экспедициях, замечательный спортсмен, горный гид в австрийской армии, и Клеменс Бихлер, он был со мной в 2015 и 2017 годах. Но в кругу моих друзей наверняка найдется человек 15-20, которые регулярно ходят со мной в горы. Когда ты 200 дней в году проводишь в горах, тебе необходимо много людей. У всех работа, семья, дети, приходится координировать наше время.
— Сейчас тебя все знают. Трудно было в начале найти людей, которые согласились бы взять тебя с собой в горы?
— В начале было очень трудно. Когда мне было 20, никто не хотел брать меня с собой.
— И как ты смог их всех переубедить?
— Это было тяжело. Мой отец познакомил меня с Гансом Бокнером. Он был первым человеком, не считая членов моей семьи, кто взял меня в горы. Это было в 1990 году, мне было 23 года. Ганс первый смог разглядеть во мне талант. Сейчас все говорят: «Если бы мы тогда знали, мы бы тоже тебя с собой взяли!». Но в мире полно людей, которые говорят: «Если бы мы знали…!». Такие нам не нужны, они не двигаются вперед, не развиваются. Нам нужны такие, как Ганс Бокнер, который тогда уже догадался, что во мне что-то есть, невидимое другим. Сейчас Гансу за 80 лет и он невероятно гордится тем, что смог заметить мой талант. С ним я совершил свои первые восхождения, научился работать с веревкой. Потом стал брать с собой мою жену Сабину, она стала моим вторым напарником по связке. Потом Сабина не смогла меня сопровождать, потому что сильно уставала, и я стал брать с собой маму; ей было тогда 50 лет и она впервые в жизни поднялась в связке по 400-метровой стене. Потом начали подтягиваться другие люди.
— Доверие играет огромную роль в твоей жизни.
— Да, мы с моими напарниками доверяем друг другу. Если ты поговоришь с моими друзьями, то быстро заметишь, что моя слепота не играет большой роли. Это всего лишь одна из многих тем: категория сложности, погода, состояние льда, крутизна склона, лавинная опасность, слепота, трещины в леднике, высота, кислородное голодание, напитки.
Многие думают, что меня поднимают на вершину и спускают вниз. Ничего подобного! Я отвечаю за то, чтобы поднять на вершину незрячее тело, а не кто-то другой
Я должен направлять своих проводников, чтобы они могли вести меня. Я всегда рассказываю это во время выступлений в крупных фирмах: если менеджер, руководитель или политик думает, что только он должен направлять, то это неверно. Ты должен направлять людей, чтобы они могли направлять тебя. И здесь мы вновь говорим о здоровой зависимости. Это очень интересно. Ты должен всегда говорить своему руководителю, что ты хочешь, что тебе нужно. А если ты ничего не говоришь, почему ты ругаешься на начальника? У детей то же самое. В три года я сказал своим родителям, что хочу кататься на лыжах. Это был 1969 г., в Доломитах еще не было трасс для катания. Родители купили мне лыжи, но они не могли тогда знать, что спустя много лет Энди спустится на лыжах с Шиша Пангма с высоты 7000 м., что Энди совершит более 100 лыжных походов. А я это знал в 3 года. Потому что в снегу нет ступенек, ты не можешь споткнуться, когда едешь на лыжах. Ну так вот, я называю это «динамическое руководство». Не статическое, когда один ведет а остальные идут за ним, а динамическое. Один ведет и берет на себя ответственность, но и самый последний должен быть готов ненадолго встать вперед и повести за собой, а первый встать в 3-й или 4-й ряд, а потом опять вперед. Так это работает. Потому что нет идеальных людей. Никто не может все.
— Тебя приглашают выступать в крупные фирмы по всему миру: Швейцария, Португалия, Дубай, Бомбей. Я слышала, что люди в восторге от того, что ты им рассказываешь. Ты открываешь людям глаза. Есть вещи, которые зрение мешает нам увидеть?
— Я думаю, людям нужны крайности. Если бы я был просто высококлассным альпинистом, то люди думали бы: «Нам все равно до него далеко!». Они смотрели бы на меня снизу вверх. А когда я выхожу на сцену, когда Сабина подводит меня к микрофону (я ведь даже сам микрофон не найду), публика смотрит на меня сверху вниз и чувствует свое превосходство. И вот я начинаю говорить — через две минуты люди признают во мне равного, а когда через час мое выступление заканчивается, они аплодируют стоя, многие со слезами на глазах, и смотрят на меня снизу вверх. Именно эта смена перспективы и есть мой успех.
— Твой успех спровоцировал также и много негативных комментариев в сети. Люди тебе завидуют и пытаются принизить твои достижения — потому что им не нравится, что ты превзошел их? Они ведь теоретически на старте были в более выгодном положении.
— Ах, зависть… Да, я получил негативные комментарии, но на общем фоне это даже меньше 1%. Меня очень тронуло, особенно в истории с Эверестом, что 99% людей так высоко оценили мои достижения. Это невероятно! Вчера я получил посылку из Швейцарии от совершенно незнакомого мне художника с небольшой скульптурой и письмом. Нужно быть умным человеком, чтобы понять, что мой успех не принижает их достижения, а дополняет их. Есть духовно маленькие люди, которые думают: «Ах, черт, он ездит по всему миру, а я сижу здесь…» И их и без того маленький мир кажется им еще меньше. Но это не мои проблемы. Я окружаю себя думающими людьми, которые что-то делают со своей жизнью. Зависть появляется тогда, когда человек ленится строить свой собственный мир. Вот, посмотри, у меня чудесный сад, я сам построил свой дом, и в саду у меня стоит антенна, она выдвигается на 30 метров в высоту. А мой сосед увлекается автомобилями, он может целыми днями копаться в моторе. Лучшего соседа и быть не может. Его до сих пор спрашивают на улице, не мешает ли ему моя антенна, на что он всегда отвечает: «Это его сад, меня это не касается.». Если у человека есть мечты и эмоции, у него совершенно нет времени обращать внимания на соседскую антенну. Но если я живу пассивно в «мире секонд-хенд» и только потребляю чужую жизнь на Фейсбуке, то, конечно, я буду искать на что бы мне еще разозлиться.
— Знаешь рассказ Герберта Уэллса «Страна слепых»? Там идет речь о долине в Андах, которая в результате землетрясения оказалась отрезана от внешнего мира, и на протяжении 15 поколений в результате неизвестной болезни там рождались только слепые дети. Они приспособились к жизни и забыли, что такое видеть. Однажды к ним случайно попал зрячий альпинист, который попытался рассказать им о небе, звездах, красоте гор, но они не верили ему, объявили его сумасшедшим и даже хотели вырезать ему глаза.
— Тебе не кажется, что там все наоборот: те, кто жил в долине, физически могли видеть, а этот альпинист был слепой? У меня такое бывает. Я спускаюсь с гор и думаю: они же все слепые здесь, внизу! Что такое зрение? Ты знаешь, что ты видишь? Это ведь всего лишь конфигурация синапсов, биохимическая реакция мозга. Попробуй дать определение слову «видеть»! У нас есть 5 чувств: зрение, слух, обоняние, осязание и вкус. И это все волны: звуковые волны отличаются от световых волн, а радиоволны на моей антенне — их мы тоже не видим, но они существуют миллионы лет, а не только со времени изобретения радио. Они связаны с ионосферой и космосом. Одна антенна стоит здесь, другая где-нибудь на Камчатке, между ними нет ничего, но мы можем разговаривать друг с другом.
— В мире существует столько всего, что мы не можем увидеть. Возможно, поэтому мы многое не можем понять — мы слишком полагаемся на зрение.
— Девиз моих выступлений по всему миру — «Открыть глаза зрячим». Ты не можешь выбирать, где и с чем ты придешь в этот мир, но ты можешь выбрать, что ты с этим сделаешь. Я превратил свою проблему — а слепота для многих является огромной проблемой — в бизнес. Если бы я был зрячим, мы бы здесь не сидели. Люди должны попытаться что-то сделать из того, что у них есть, а не стремиться всю жизнь за недостижимыми идеалами. У меня на это совсем нет времени. Каждая жизнь — особенна и уникальна.
— Поэтому зависть бессмысленна…
— Да, абсолютно! Когда после моего успеха на Эвересте появились первые завистники, один мой друг, альпинист, использовал такое сравнение: представь, что у нас один пирог на всех и все хотят по кусочку, и вот пришел Райнхольд Месснер (прим. ред.: немецкий альпинист, первым поднявшийся на все 14 восьмитысячников без кислорода) и отрезал себе сразу половину пирога; и сейчас они боятся, что ты заберешь себе вторую половину, а им ничего не останется. Те, кто приглашает меня выступать с докладами, мои клиенты — не альпинисты. У меня свой пирог, от которого альпинисты не могут отрезать ни кусочка, потому что у них другая философия. Нас на земле 7 миллиардов человек, и у нас 7 миллиардов пирогов, и никто ни у кого не будет отрезать кусок. Как мой сосед: у него есть его машины, и мне все равно, сколько их, мне это не нужно. А ему не интересно, сколько стран я уже объездил.
— Когда ты путешествуешь, как ты общаешься с местными жителями, если ты не говоришь на их языке? Ты ведь не можешь использовать язык жестов.
— Нет, я пользуюсь жестами.
— Но ты же не видишь, что тебе показывают твои собеседники?
— Нет, но они берут мою руку и что-нибудь с ней делают… (Задумался.) Как-то у нас получается. Но я в принципе использую много телесного контакта, потому что мне недоступен контакт визуальный. И если мне интересен человек, то я его сразу обнимаю, а если нет, то просто пожимаю ему руку. И у коренных народов, например, у масаи в Африке, шерпа в Непале или дани в Новой Гвинее, тактильная коммуникация развита намного лучше, чем у нас.
— В этих племенах тебя считали физически неполноценным?
— Нет. В этих странах на этом совсем не заостряют внимание.
— Эта формулировка — наше «изобретение»?
— Да, потому что мы не вписываемся в коллектив, мы не поддаемся оптимизации. А у масаи нет коллектива. У них каждый делает то, что он может, как и у меня в команде.
— Какая у тебя цель в жизни? О чем ты мечтаешь?
— Знаешь, почему я смог прожить 50 лет и воплотить в жизнь свои мечты? Я понял, что жизни нельзя научиться в школе, в университете или на семинарах по менеджменту. Жизни можно научиться только у детей. Дети — это единственные человеческие существа на этой планете, которые занимаются тем, что им по-настоящему интересно. Они не просчитывают, какую выгоду они получат, они вообще не знают, что такое выгода. Поэтому они так быстро учат языки: они не боятся допустить ошибку. У детей я учусь. И этот маленький мальчик внутри меня или маленькая девочка внутри тебя, мы их должны сохранить, даже когда мы состаримся. Потому что у меня пятидесятилетнего не было бы ни одного шанса воплотить в жизнь свои мечты, потому что я слишком серьезный, слишком умный, слишком профессиональный и взрослый. Всю свою жизнь я пытался заботиться о ребенке, который живет во мне, потому что именно он помогает достичь цели. Иногда он говорит мне: «Эй, Энди, это было круто!». Сейчас у меня новая цель: Сабина хочет поехать на остров Майот в Индийском океане. Или Камчатка! Казалось бы, зачем мне это? Я побывал на Эвересте, у меня выступления по всему миру, зачем мне Камчатка? Это слишком сложно! Здесь же так хорошо! Но это говорю я 50-летний, а ребенок внутри меня постоянно подбивает меня на новые приключения. И главная цель моей жизни, моя мечта — не перестать слышать его и в 90 лет. Тебе не нужны больше никакие цели, тебе нужно просто наблюдать за детьми.
В три года я сказал своим родителям, что хочу кататься на лыжах
— У детей нет страха, они просто делают.
— Да, они еще не испорчены. И они делают все правильно. И это моя цель — не почивать на лаврах. И этот маленький мальчик постоянно подкидывает мне новые идеи. Я сегодня еще не знаю, чем я завтра займусь. Это источник моей мотивации. Со временем становится все сложнее заставить себя подняться с дивана, но это не проблема, надо просто знать, как с этим справляться.
Блиц
— Любимый кофе и где ты пил самый вкусный?
— Первый раз в жизни я попробовал кофе в 2011 году в базовом лагере под Шиша Пангма в Тибете. У нас был очень тяжелый день, я очень устал, и перед лагерем мы встретили шерпов, они вышли нам навстречу с большим термосом. Я хотел чай, у них его не было, так что мне пришлось пить кофе. Это был единственный раз. А так я люблю пить холодный кофе с кубиками льда, и самый вкусный кофе — у меня дома.
— Как ты объяснишь ребенку одним предложением, чем ты зарабатываешь на жизнь?
— Я поднимаюсь в горы, а когда спускаюсь вниз, то рассказываю людям, которые сами не могут туда подняться, о своих приключениях. И они платят мне за это.
— Почему то, чем ты занимаешься, круто?
— Потому что я понял, что единственный человек, которого можно и нужно убедить быть счастливым это я сам. Нет ничего более сложного, чем пытаться переубедить или уговорить других людей. Поэтому я убеждаю самого себя, и у меня между делом получается убедить других. И я знаю, что единственный, на кого я могу положиться, это я сам.
— Кто тебя вдохновляет?
— Я давно перестал искать вдохновение в историях других людей. Я перерос это. Меня вдохновляют люди, часто дети, которые спонтанно реагируют на что-то. Но нет людей, на которых я бы ориентировался. Были когда-то, но я в них разочаровался, потому что это всего лишь люди.
— Что для тебя значит быть счастливым?
— Счастье — это в 50 лет (а я надеюсь, и в следующие 50 лет) чувствовать бабочек в животе, которых многие уже в 30 лет потеряли или не знали никогда. Жить эмоциями и осознавать, что я нахожусь в нужное время в нужном месте, в этом космосе.
— Сколько денег тебе нужно для счастья?
— Деньги для меня давно уже перестали быть просто суммой. Что такое деньги? Они являются следствием наших мыслей. Если человек всю свою жизнь не задумывался ни о чем, у него будет меньше денег, чем у того, кто вечно что-то придумывал, чем-то занимался. Деньги — это материальное выражение наших мыслей. Мои мысли бесконечны, деньги, возможно, нет. (Смеется.)
https://www.youtube.com/watch?v=jq6ADAfJ49g&w=560&h=315
Фотографии с сайтов: 4sport.ua, sportalpen.com, tt.com
